Судный день

        Не мог представить, что встречусь с этим человеком снова; и не то, чтобы я долго не хотел вспоминать его, не то, чтобы не желал с ним общаться, – было что-то отталкивающее в нем, что-то настораживающее и неприятное до инстинктивного желания попрощаться без экскурса в прошлое. Есть такие лица, а точнее такое выражение лица, когда человек вроде бы смеется, или готов рассмеяться, когда глаза сощурены и губы растянуты и чуть приподняты в уголках, а получается впечатление от этой гримасы как от морды мастифа, отчего возникает желание отстраниться, а то и вовсе уйти – смыться куда подальше, закрыть за собой дверь, а потом бежать и бежать без оглядки…

Он устроился в кресле, как если бы пришел на длительное собеседование, стал как-то манерно жестикулировать, будто заранее подготовленную роль играл, и я вдруг вспомнил его. Он постарел – за десять-то лет, - однако же оставался крепким и поджарым мужчиной; можно было догадаться, что такой не просто сидит на диете, а, скорее всего, усиленно занимается спортом. Потом постепенно из памяти выползла и его жена: я ее представил раньше, чем он протянул мне свою трубку с женским портретом на дисплее. В общем, можно сказать, что за эти годы они сблизились – лицо на фото могло принадлежать женщине лет сорока, а мужчина напротив меня выглядел на все сорок, хотя был возрастом старше – немного за полтинник. Наконец, я вспомнил самое примечательное, что еще в те времена, когда мы впервые встретились, имело значение даже несмотря на то, что объектом внимания была его жена: он воевал в Афганистане, вернулся домой без серьезного ранения.

-Как ваша жена? – спросил я его.

-Нормально.  Вот, пришел попрощаться с вами – мы эмигрируем… - и он назвал одну из европейских стран.

-А что так? За детей беспокоитесь- за их будущее,  или самим уже обрыдло ?

-Хорошее слово подобрали: "обрыдло"… - заметил он и на какое-то мгновение лицо его обрело естественное выражение, будто он забыл о своей привычке выглядеть циничным, а не быть самим собой. – Мы, как вы помните, вообще начинали… с травмы, если вы помните.

-Да. – не солгал я, потому что к этому моменту вспомнил, с какой проблемой он привел свою жену. – Хорошо помню…

Вероятно он ждал, что я еще что-то добавлю, но через несколько секунд, что мы смотрели друг на друга, решил сказать сам:

-Вы нам очень помогли тогда. Наверное, если б у вас не получилось, наш брак был бы обречённым мероприятием…

Я еще не представлял себе, что брак может значиться как мероприятие, потому, заинтригованный таким обозначением чего-то самого тривиального, но самого значительного для многих "мероприятия" в жизни,  решил уточнить:

-Вы создали полноценную семью?

Он заулыбался, снова потеребил свою трубку и предложил понажимать "на эту кнопку", чтобы просмотреть фото его детей. Я сделал это.

А тогда, все-таки более чем десять лет назад, в середине девяностых, он пришел ко мне со своей женой и рассказал об их проблеме. Он говорил, а жена молча сидела рядом, кивала иногда, краснела, бледнела, сдерживала слезы, потом плакала… Говорил он не долго, а создалось впечатление от длинного рассказа: может потому, что медленно говорил, верно подбирал слова, чтобы дать возможность мне представить как все случилось, а жене – пережить все заново, а может оттого, что я был наблюдателем, которому представилась возможность следить за столь быстрыми переходами в состояниях человека – столь сильными переживаниями, столь яркими на вид. А  еще, тогда я только начинал свою карьеру и всякий сложный случай казался последним – впечатлял очень, давал возможность подумать о другой работе, только бы не связанной с человеческими страданиями, прихотями, одержимостями и всякими патологиями, вплоть до клинических случаев…

Девушку пытались изнасиловать когда ей было восемнадцать. И это попытался сделать отец бывшей одноклассницы: он случайно встретил ее на улице, предложил подвезти до института, а заехав в какой-то тупик, заблокировал двери машины и набросился на нее. Как не странно, она смогла отбиться от него; или ей повезло, что она нащупала местоположение мужского достоинства и сжала с такой силой, что потом удивлялась количеству крови на руках. По всей вероятности, от болевого шока мужчина потерял сознание на короткое время; она смогла открыть дверь и убежала. Когда шла по городу, все стеснялась людей, а те пялилсьи на нее – все без исключения. Дома, в ванной, рассмотрела все ссадины на теле; поплакала до прихода родителей, все никак не решалась выйти из-под душа, покинуть ванную комнату. Родители ее успокаивали, звонили по знакомым, спрашивали, как быть в таком случае – с чего начать уголовное преследование? Родители были людьми простыми – людьми не предприимчивыми, и не ворами. Специалист – знакомый – предложил съездить в травмпункт и "снять побои", но… обещал, что дело бесперспективно, потому что факт изнасилования не было. Виновник всего лишь гематом и ссадин отделается легко, зато шума будет много, и "девочка настрадается, будет опозорена". Наконец, следует учитывать и тот факт, что неудачливый насильник – работник прокуратуры, причем на большой должности… Короче, "порешили", что ничего делать не будут, а девочка впредь не станет садиться в машину с мужчиной, пусть даже знакомым. Прошли годы, девушка повзрослела, стала знакомиться с парнями; однажды попыталась от поцелуев перейти к близости и была сама поражена своей реакции: тело запротестовало с такой очевидностью, с такой силой, что со стороны это могло выглядеть как проявление "падучей", либо как результат поражения током. По курсу пошла нехорошая молва – на третьем курсе она отстранилась от сверстников, возненавидела весь мир,  хотела бросить учебу, и сделал бы это, если б не покладистость ее характера, если б не любовь к родителям, которые попросили ее "домучиться" до диплома. Закончила она учебу и с красным дипломом вышла в жизнь свободной ото всех, кто мог знать о ее недостатке, с твердой решимостью никогда и ни с кем из мужчин… не сближаться. Как это странно выглядит, как это часто бывает в жизни, к человеку легко приходит удача там, где он не просит и не ждет, а всецело отрицая каждый день, каждое мгновение, будто заговоренный, то и дело манит неминуемое – как погибель свою.  Чем больше она ненавидела и боялась мужчин, тем сильнее притягивались они к ней, как кобели, учуявшие течку. Нельзя было сказать, что она внешне может привлекать внимание – эдакая замухрышка небольшого росточка, одетая со вкусом и не дорого, не стреляющая глазами, она, между тем, так могла посмотреть, что в мужчине происходил "катаклизм", после которого он не мог уже не попробовать завести с ней разговор. Из-за этого она увольнялась не раз, потому что оказывалась в кольце ревнивых женщин, пока не встретила взрослого человека – моего собеседника. А познакомились они до пошлости просто – на улице. Он сразу понял, по его словам, что с такой просто так не получится; умудрился уговорить ее на первое свидание, потом на второе, а потом и в загс потащил. У него была своя квартира, свой хороший приработок на модном тогда поприще – рэкетирстве.  Вообще, он как-то все так ловко обустроил, что вскоре они казались под одной крышей – благословлённые ее родителями и его бабушкой, которая его вырастила, которая жила далеко-делеко "отсюда"… Ну а дальше, несмотря на все ее предупреждения, с ней случился припадок, который его поверг в уныние: он бы долго и мучительно убивал того мужчину, который так ее изуродовал, если бы она не врала ему, что не знает обидчика. Он не догадывался спросить у ее родителей, считая этот шаг бессмысленным и неделикатным, но твердо решил вылечить любимую. Таскался с ней по официальным специалистам, потом по колдунам и магам; последнего одного побил, совсем отчаявшись, особенно когда тот стал щупать жену, объясняя это тем, что места порчи должны быть исцелены ("Сергей, он меня откровенно лапает, да еще и туда полез!" – кричала она, выбегая из комнаты, в которой он оставил ее с магом…).

Ко мне пришли по рекомендации, он потребовал, чтобы я разрешил ему присутствовать во время работы, что для меня не являлось помехой, напротив, хорошим подспорьем, потому что в семейной терапии в большинстве случаев гораздо легче работать с парой, а не порознь – быстрее получается, эффективнее, поскольку есть возможность моделировать ситуации здесь и сейчас… В этом случае проблема была устранена после третьей встречи. Напоследок он зашел ко мне, щедро отблагодарил, потом настаивал "посидеть в ресторане", может немного и обиделся, когда я наотрез отказался. И вот он снова у меня.

…Я вернул ему трубку, просмотрев фото его детей – мальчика и помладше – девочки.

-У вас снова какая-то проблема возникла? – спросил его.

-Нет, проблем нет, слава богу! На мой взгляд, вы действительно тогда совершили чудо! – сказал он, всматриваясь в меня, как кот, который гипнотизирует мышиную нору, ожидая, когда оттуда выползет потенциальная жертва.

-Я рад, что у вас все в порядке. – продолжал я прятаться за формальной вежливостью. – Вы что-то о себе хотите рассказать?

Он опустил глаза, призадумался.

-Да, неверное. Думаю, и вам будет интересно узнать… Все равно завтра мы уезжаем… Кстати, вы сами не намерены уехать, пока здесь не началось…

Я кратко высказал ему свою позицию, он заулыбался, сделался циником и высказал в мой адрес комплимент, типа, что у умных людей все наперед просчитано бывает…

-…Ну а я наивно полагал, что моя родина мне принадлежит… Ладно, не буду вокруг да около. Расскажу вам, что случилось после нашего с вами знакомства, когда Наташенька выздоровела… - тут он осекся, изменил "формулировку" – Я имею ввиду, когда стала полноценной женщиной… Прошло несколько лет и однажды в магазине она указала на старика и сказала, что это тот самый, который… из прокуратуры. Но схватила меня за рукав, попросила ничего не делать. Я и не собирался…. А потом отделался от нее под каким-то предлогом, отдал ей ключи от машины, сказал, что скоро буду, пусть подождет меня. Мне очень хотелось поговорить со стариком. Оказалось, что он живет в этом доме, в котором магазин. Ну, я его в подъезде нагнал. Спрашиваю, помнит ли он девочку, которую хотел изнасиловать? А он меня послал, да еще  и давай угрожать, что сгноит меня на нарах. Меня всегда поражали такие люди, вернее, удивляет такое в людях: вот быкует перед тобой, а в глазах такой страх, что аж смешно. Ну а ты, вроде, собираешься его отпустить по добру по здорову, а он под конец давай выкобениваться, типа, если бы не отпустил, я бы тебя так и эдак. И получается, что человек вынуждает тебя не быть… милосредным.  Вот и приходится обязательно хотя бы пришибить, чтобы не выглядеть лохом.  И этот туда же… Я его напоследок спросил, не боится ли он бога – суда божьего – за то, что покалечил душу невинную? Так он меня вместе с богом послал. Стало мне больно за Наташку, за бога… Подумал я, что раньше приходилось решать много сложных задач, но там ничего личного не было – то была работа. А теперь, как бы, личное получается. А какое я имею право вершить суд над человеком?! Никакого! Но разве виновного в злодеянии я не могу отправить на суд божий? Я его под ручки привел бы на суд земной, но так ведь мы уж давно не дети – знаем не понаслышке, что такое наш человеческий суд, насколько он подвержен… энтропии… - вдруг ввернул он научное словечко, да  и сам усмехнулся. – А божий суд справедлив – это несомненно, иначе бы мы не родились во второй раз на этой земле,.. если б в прошлой жизни не нагрешили. Вот! Тогда еще не было столько камер вокруг, потому никто не мог прокрутить ленту обратно, чтобы стать свидетелем вознесения души на небо – на суд праведный. И вы знаете,  я никогда в жизни не чувствовал такого облегчения, такой радости! Я песенки пел, Наташка все никак не понимала, отчего я вдруг так повеселел. А вечером вдруг подходит и спрашивает, не натворил ли я чего с этим "мерзким старикашкой"? Я сказал ей самую что ни на есть правду, что когда мы говорили со стариком, он замахнулся на меня, а я посторонился. Старик упал и свернул себе шею. Она смотрела на меня в ужасе, пыталась, наверное, через меня увидеть то, что было на самом деле, а потом вдруг рассмеялась, обняла меня, расцеловала… Сказала, что, значит, богу было так угодно… за грехи его – за все его грехи. Ведь наверняка не только с ней одной он так поступил!

Мой Инквизитор смолк, снова стал вглядываться в меня. Я не выдержал и прыснул со смеху: от того, как он рассказал эту историю, от того, как он ловко, виртуозно обосновал свой поступок.

-Вы понимаете, я вдруг догадался, что если я виновен буду в чем-то, то пусть меня покарает земной суд! А после – Верховный.  А если нет?.. Я потом часто решал многие вопросы, отправляя зарвавшихся на суд божий, и что вы думаете, произошло возмездие? вы думаете я хоть раз ошибся, когда командировал очередного упыря? Ведь посмотрите, что творится вокруг! Это уже словом не описать. Ратуют за справедливость те, кто потом творит беспредел, как только попадает в обойму… Вы понимаете о чем я?!

Я кивнул.

-Вот и с вами бы так было.., если б в свое время не работали честно, не исполняли свой долг честно. Сегодня бы я пришел отправлять вас на суд божий!

…Как-то однажды, еще в далекой юности, я стоял долго перед клеткой с огромным, нет – гигантским мохнатым волком. Я смотрел ему в глаза, а он, лежа, поначалу тоже поглядывал на меня, делая это нехотя, между прочим. Спустя какое-то время что-то изменилось в звере: он поднялся на лапы, стал смотреть мне глаза, а дальше произошло то, чему потом я нашел определение как раппорт. Не знаю, сколько времени мы смотрели друг другу в глаза, хотя, говорят, животное не может выдержать человеческого взгляда. Когда клетка, разделяющая нас, исчезла, я пережил такое, подобное которому еще много раз пришлось прожить потом… Зверь не кинулся на меня, но вот что удивительно – мы разошлись в тот же миг, а потом, оглянувшись, я снова увидел его мохнатую спину, потому что он лежал на полу, отвернувшись от меня; и нас разделяла клетка с толстыми прутьями. Почему-то я испытывал благодарность к этому зверю, что он не унизил меня…

-Насколько я знаю, жажда убивать – неутолимая штука! – сказал я. – И мне не по плечу остановить вас.

-Потому я и уезжаю отсюда. – легко парировал он. – Чтобы не организовать массовую поставку всех этих деятелей на суд божий!

-Если следовать вашей логике, тогда придется каждого второго отправить… Это уже было в истории… - отворачиваясь от него, вставая, сказал я.

-Значит так тому и быть… снова! – он тоже поднялся.

-И детей тоже?

-Нет, дети не при чем.

-Так народ и есть дети, разве нет? Или вы станете называть их – детей – электоратом?

-Нет, конечно…

-На нет, как говорится, и суда нет. – шутил я, всем своим видом показывая, что готов здесь и сейчас проститься с ним.

-Ловко вы подвели. – сказал он. – И все-таки, так хочется послужить отечеству!

-"И все-таки," - в тон ему ответил я, - как в "Бриллиантовой руке" Папанов говорил, "так хочется дать тебе коленкой под зад"!

Я наблюдал, как изменяется его лицо, приобретая выражение до смешного знакомое, столь частое на лицах тех, что со всеми признаками вырождения тешатся лишь одним качеством своей породы – манией величия…

-Все очень просто. – помог ему справиться с собой. – Присаживайтесь, пожалуйста…

И мы еще в течение целого часа рассуждали о том, насколько все просто было, и насколько все просто может быть…

____________________________